Неточные совпадения
Родители были дворяне, но столбовые или личные —
Бог ведает; лицом он на них не походил: по крайней мере, родственница, бывшая при его
рождении, низенькая, коротенькая женщина, которых обыкновенно называют пигалицами, взявши в руки ребенка, вскрикнула: «Совсем вышел не такой, как я думала!
«И лжемыслие, яко бы возлюбив человека господь
бог возлюбил также и
рождение и плоть его, господь наш есть дух и не вмещает любви к плоти, а отметает плоть. Какие можем привести доказательства сего? Первое: плоть наша грязна и пакостна, подвержена болезням, смерти и тлению…»
Любезнейшая Наталья Александровна! Сегодня день вашего
рождения, с величайшим желанием хотелось бы мне поздравить вас лично, но, ей-богу, нет никакой возможности. Я виноват, что давно не был, но обстоятельства совершенно не позволили мне по желанию расположить временем. Надеюсь, что вы простите мне, и желаю вам полного развития всех ваших талантов и всего запаса счастья, которым наделяет судьба души чистые.
Бог ждет
рождения в Нем человека.
Человек ждет
рождения в нем
Бога.
О
боге мы слышали чуть не со дня
рождения, но, кажется, «верили» в нечистую силу раньше, чем в
бога.
Да и Алексей-то, старый грешник, постыдился бы добрых людей!» Эти ругательные замечания она заключала всякий раз молитвою, чтоб господь
бог простил ее племяннику грех
рождения Любоньки.
—
Бог сотворил
рожденье, благословил нас; нам благодарить его, — а как благодарить? Знамо, молитвой да трудами.
Бог труды любит! Ну, ребята, что ж вы стали! Живо! Ночи теперь не зимние, от зари до зари не велик час… пошевеливайся!..
— Обстоятельство это было такое смешное, да не мало и страшное, — продолжала Ольга Федотовна, — а заключалось оно в том, что, храни
бог, если бы тогда бабиньку господь не помиловал, так и тебя бы на свете не было, потому что это все произошло при
рождении твоего отца, князя Дмитрия, всего на второй день.
Собственная крепостная дворня Плодомасовой во все эти годы видели свою боярыню в «распараде» только один раз за все ее вдовство; это было через три года после
рождения Алексея Никитича, когда, по старому обычаю, боярыня перед всем собранием домочадцев сажала малолетнего сына на белого коня и обещалась за него
богу, что сделает из него честного слугу вере и России.
Столь же ничтожны перемены в стихах «На
рождение порфирородного отрока». Здесь только вместо «полубог» поставлено — «некий
бог», и вместо «возраждачи» — «возрождаючи», что в «Собрании сочинений» опять было изменено на «зарождаючи».
Я испугалась своего чувства, —
бог знает, куда оно могло повести меня; и его и мое смущение в сарае, когда я спрыгнула к нему, вспомнились мне, и мне стало тяжело, тяжело на сердце. Слезы, полились из глаз, я стала молиться. И мне пришла странная, успокоившая меня мысль и надежда. Я решила говеть с нынешнего дня, причаститься в день моего
рождения и в этот самый день сделаться его невестою.
Служба
бог знает еще когда будет, а ты, не видя, что называется, с его стороны ничего, станешь дарить ему по семисот на
рождение.
Он от самого своего
рождения никого и ни в чем еще не послушался; а за намерение его идти в военную службу надобно благодарить
бога, потому что там его по крайней мере повымуштруют и порастрясут ему матушкины ватрушки; но полагал бы только с своей стороны лучшим — поступить ему в пехоту, так как в кавалерии служба дорога; записывать же его в депутатское собрание — значит продолжать баловство и давать ему возможность бить баклуши.
А мать молила его, заклинала всеми святыми не басурманить ее
рождения, не поганить безгрешную душу непорочного отрока нечестивым ученьем, что от
Бога отводит, к бесам же на погубу приводит…
Какое же из двух предположений вероятнее? Разве можно допустить, чтобы нравственные существа — люди — были поставлены в необходимость справедливо проклинать существующий порядок мира, тогда как перед ними выход, разрешающий их противоречие? Они должны проклинать мир и день своего
рождения, если нет
бога и будущей жизни. Если же, напротив, есть и то и другое, жизнь сама по себе становится благом и мир — местом нравственного совершенствования и бесконечного увеличения счастья и святости.
Брак, настоящий брак, состоящий в
рождении и воспитании детей, есть посредственное служение
богу — служение
богу через детей. «Если я не сделал того, что мог и должен был сделать, так вот на смену мне мои дети, — они будут делать».
Человек от
рождения и до смерти хочет себе добра, и то, чего он хочет, то и дано ему, если он его ищет там, где оно есть: в любви к
богу и людям.
Есть в Америке от
рождения слепая, глухая и немая девочка. Ее выучили ощупью читать и писать. Когда учительница ее объяснила ей, что есть
бог, девочка сказала, что она всегда знала, но только не знала, как это называется.
Евангелие Иоанна различает двоякое
рождение: «От плоти и крови и похоти мужа» [«Тем, которые приняли Его… дал власть быть чадами Божиими, которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от
Бога родились» (Ин. 1:12–13).] и от
Бога; второе
рождение дает «власть быть сынами Божиими».
«Мы, христиане, говорим:
Бог тройственен (dreifaltig), но един в существе, обычно даже говорится, что
бог тройственен в лицах, это плохо понимается неразумными, а отчасти и учеными, ибо
Бог не есть лицо кроме как во Христе [Сын же «потому называется лицом, что он есть самостоятельное существо, которое не принадлежит к
рождению природы, но есть жизнь и разум природы» (IV, 59, § 68).] (Gott ist keine Person als nur in Christo), но Он есть вечнорождающая сила и царство со всеми сущностями; все берет свое начало от него.
Наконец, излияние силы Божества, совершившееся, когда вдунуто было
Богом дыхание жизни в человека, ближе всего определяется понятием эманации, которое связано и с понятием
рождения.
Во всяком случае нет основания говорить, что
Бог есть три лица, но что Он тройственен в своем вечном
рождении.
В то же время ипостаси могут почитаться и рожденными
Богом, как исшедшие из недр Его существа,
рождение же не есть творение, от него отличается.
Соответственно мировоззрению Беме правильнее говорить о
рождении, а не о сотворении природы
Богом: «Из воли, которою Божество заключает себя в троичность, от вечности рождается и основа природы, ибо здесь нет повеления (Fürsatz), но
рождение; вечное
рождение и есть повеление, именно
Бог хочет рождать
Бога и открываться через природу» [IV, 501, § 42.].
Это зарождение есть, конечно, нечто принципиально отличное от того
рождения из недр Своих, коим Отец предвечно, безвременно, безмужно и безженно рождает Своего Единородного, Возлюбленного Сына, а в Нем и через Него возрождает чад Божиих, родившихся не от плоти и крови, но от
Бога.
Лишь если человек чист и его делание благоугодно
Богу, на долю его выпадает соединение, которым он обладал до
рождения» (Zohar, I 9 ib).
Он извлек вечную природу, как отца вечного
рождения: потому неправильно делают те, кто почитают и молятся внешней Матери Христа как Матери
Бога.
«Чтоб вынести тот крайний пессимизм, отзвуки которого тут и там слышатся в моем «
Рождении трагедии», чтобы прожить одиноким, «без
бога и морали», мне пришлось изобрести себе нечто противоположное. Быть может, я лучше всех знаю, почему смеется только человек: он один страдает так глубоко, что принужден был изобрести смех. Самое несчастное и самое меланхолическое животное, — по справедливости, и самое веселое».
«Но, милостивый государь, что же такое, прости господи, романтика, если ваша книга не романтика? Ведь за вашим пессимизмом уже прелюдирует и обычный романтический финал — разрыв, крушение, возвращение и падение ниц перед старой верой, перед старым
богом… Да разве ваша пессимистическая книга не есть сама часть антиэллинизма и романтики, сама нечто «столь же охмеляющее, сколь и отуманивающее», наркотик во всяком случае?» И в самом деле, послушаем (следует цитата из «
Рождения трагедии...
Но ведь Дионис — именно
бог страдающий и растерзанный. Именно в «
Рождении трагедии» мир представлялся Ницше сном и цветным дымом. «Истинно-сущее и Первоединое, — писал он, — как вечно-страждущее и исполненное противоречий, нуждается для своего постоянного освобождения в восторженных видениях, в радостной иллюзии». Слушая подобные речи «дионисического» Заратустры, мы готовы спросить так же, как древний эллин по поводу трагедии...
Опять, как в юношескую пору, перед Ницше встали оба великих
бога — Дионис и забытый было Аполлон. И теперь их уже нельзя было примирить и соединить в «братском союзе», как сделал Ницше в «
Рождении трагедии». Там он этого достиг тем, что превратил Аполлона в какую-то ширму, в цветное стеклышко, умеряющее нестерпимый для смертного глаза блеск дионисовой стихии.
Для всех таких людей обретение веры в
бога есть поистине второе
рождение.
И я взял из его рук письмо maman от довольно давней уже даты и прочел весть, которая меня ошеломила. Maman, после кратких выражений согласия с Кольбергом, что «не все в жизни можно подчинить себе», справедливость этого вывода применяет к Христе, которая просто захотела погибнуть, и погибла. Суть дела была в том, что у Христи явилось дитя,
рождение его было неблагополучно — и мать и ребенок отдали
богу свои чистые души.
Но
рождение и творчество в
Боге и мире имеют разное значение.
Богу боятся приписать внутренний трагизм, свойственный всякой жизни, динамику, тоску по своему другому, по
рождению человека, но нисколько не боятся приписать гнев, ревность, месть и пр. аффективные состояния, которые считаются предосудительными для человека.
Бог, как бытие в себе, не есть «отец», не есть «сын», в нем не происходит «
рождения», но что-то выраженное в этих символах имеет абсолютное значение.
Рождение в мире всегда есть распадение и движение по линии дурной бесконечности, в
Боге же оно не означает распадения.
Мир не был эманацией
Бога,
рождением или эволюцией, а творением, т. е. абсолютной новизной, небывшим.
С самого
рождения я живу в Москве, но ей-богу не знаю, откуда пошла Москва, зачем она, к чему, почему, что ей нужно. В думе, на заседаниях, я вместе с другими толкую о городском хозяйстве, но я не знаю, сколько верст в Москве, сколько в ней народу, сколько родится и умирает, сколько мы получаем и тратим, на сколько и с кем торгуем… Какой город богаче: Москва или Лондон? Если Лондон богаче, то почему? А шут его знает! И когда в думе поднимают какой-нибудь вопрос, я вздрагиваю и первый начинаю кричать...
Когда мистик говорит, что
Бог рождается в душе и душа рождается в
Боге, что вечное
рождение принадлежит основе души, что
Бог ближе человеку, чем он сам, что
Бог внутри нас, но мы вовне, то понятиям теологии тут нечего делать.
Через бессеменное зачатие и нетленное
рождение Он разрушает законы плотской природы, показывая, что
Богу был, вероятно, известен иной способ размножения людей, отличный от нынешнего, и устраняя самым делом различие и разделение человеческой природы на полы, как такое, в котором для человека не было нужды и без которого он может существовать» («Влияние восточного богословия на западное». с.
Барон признался, что болезнь его душевная… что началась она со времени
рождения первого сына… бросил в душу женщины, страстно его любящей, сомнение, боязнь, утешение, гнев, борьбу долга с привязанностию, преданность
богу и, когда перепытал все чувства и утомил их, между нежнейшими ласками предложил ей выбор: лишиться мужа навсегда или сына только разлукою временною.
Греки уже знали, что Гадес и Дионис — один
бог, чувствовали мистическую связь смерти и
рождения.
В истинном
рождении целостного Человека — и
Бог, и природа будут внутри его, а не вовне.
Но есть иная тайна, тайна
рождения человека в
Боге.
Крайность моя принудила беспокоить вас моею просьбою; тридцать лет я ничем вас не беспокоила, воспитывая нашего сына в страхе Божием, внушала ему почтение, повиновение, послушание, привязанность и все сердечные чувства, которыми он обязан родителям, надеясь, что
Бог столь милосерд, преклонить ваше к добру расположенное сердце к вашему
рождению; видя детей, да и детей ваших, вспомните и несчастную их мать, в каком она недостатке, получая в разные годы и разную малую пенсию, воспитывала сына, вошла в долги до 22 000 рублей, о которых прошу сделать милость заплатить.
— Надо его отдать в какое-нибудь бедное семейство на воспитание за хорошее вознаграждение. Я завещаю ему капитал, чтобы он мог жить безбедно, но главное, чтобы он никогда не узнал тайны своего
рождения… Все это будет идти через твои руки… Мое имя не должно упоминаться… Об этом мы поговорим после, у нас будет впереди достаточно времени, теперь же поезжай с
Богом…
— Наш бедный мальчик с самого
рождения был обречен смерти, — грустно перебила его она. — Быть может, Господь
Бог именно и посылает эту девочку нам в утешение… Съезди, привези ее, Ося, я с нетерпением буду ждать вас.
В них изобразил, как он, беседуя на Парнасе [Парнас — гора в Греции, на которой обитали покровитель искусства
бог Аполлон и девять сестер — муз (миф.).] с девятью сестрами, изумлен был нечаянною суматохою на земле и, узнав, что причиною тому
рождение прекрасной баронской дочери, спешил сам принесть ей поздравления от всего Геликона [Геликон — гора в Древней Греции, считавшаяся обиталищем муз — покровительниц искусств (миф.).].